Очень медленно показалось солнце, сияя для человека, не знавшего его уже более трех столетий. Свет, расцвечивая сумрак, разливался подобно краскам на холсте — огненно-красное с золотом.
Загипнотизированный величественным зрелищем, он стоял, впитывая тепло, любуясь золотыми лучами, вдыхая запах росистой травы и влажной земли.
Он старался, пока мог, не замечать боли, но крик вырвался из его груди, когда сноп лучей нашел его, заплясал на коже, прожигая лицо и руки. Лучи проникали сквозь одежду подобно адскому огню. Запах поджаренной плоти заполнил ноздри.
С диким криком Габриель кинулся в дом и спустился в подземелье. Забравшись в длинный деревянный гроб, служивший ему ложем, он смежил веки, проклиная свою трусость, помешавшую ему умереть, исчезнуть из этого мира.
Передергиваясь от боли, он постарался погрузиться в сон, обнимая черноту, отдаваясь благословенному забвению, блокировавшему все мысли о Саре, прощаясь со всеми бесполезными иллюзиями из жизни смертных.
Сара пробудилась от собственного крика, сотрясаясь от боли и страха, заполнивших ее.
Сев, она начала лихорадочно оглядываться. Восход уже осветил небо, и она задышала спокойнее. В конце концов, это всего лишь сон.
Она откинулась на подушки и закрыла глаза. Только сон, но каким он казался реальным. Первой ее мыслью было, что это просто воспоминания о пожаре в приюте, но постепенно она поняла — боль, которую она чувствовала, не была ее болью.
Габриель… Имя его всплыло в ее сознании, а вместе с ним образ обугленной плоги.
Габриель. Он словно поселился в ее мозгу эти последние десять дней. И в ее снах. Как-то, сидя в кафе, ей показалось даже, что он наблюдает за ней снаружи, стоя в тени.
— Габриель… — Губы ее прошептали его имя нежно, как вздох, горячо, как молитву.
И в глубоком подземелье далекого коттеджа создание, проклятое небесами, услышало ее голос и заплакало кровавыми слезами.
Габриель пробудился с наступлением сумерек от терзающего голода, избавиться от которого можно было только утолив его.
Вчера он подставил себя солнечным лучам, и они сделали его слабым. Только жаркая человеческая кровь могла излечить его, сгладить ожоги на коже, восстановить силы.
Он осторожно выбрался из гроба. Каждое движение причиняло муку. Ругательства срывались с его языка, пока он менял одежду. Он с трудом оделся в обтягивающие брюки и рубашку из тончайшего батиста.
Словно придавленный грузом прожитых лет, Габриель медленно карабкался вверх по лестнице, корчась от боли. Добравшись до входной двери, он встал, свесив голову.
Голод впивался в его внутренности, выжигал их вечным адским огнем, загасить который могла только кровь.
Габриель надел пальто, подняв вверх меховой воротник, и вышел в ночь. Слабость не позволила ему достичь города раньше чем за час. Голод не отставал, раздирая внутренности и отнимая рассудок. Раны на лице горели, не желая заживать.
Он свернул в пропахший отбросами закоулок и затаился…
Давали «Спящую красавицу», и Сара танцевала партию Авроры.
Габриель откинулся в кресле, следя за ней, порхавшей между четырьмя принцами, восхитительно и изящно выбрасывая ножку в пируэте.
Он был заворожен сольной партией, неотрывно следя за ее шажками, такими быстрыми и точными. Так ясно видны ее молодость и увлеченность жизнью, ее надежды на будущее. По горлышку Сары прошел спазм, когда она укололась о спицу. Это была лишь капелька краски, но он думал о ее крови, красной и жаркой, заставившей наполниться слюной его рот, в то время как она падала, погружаясь в вечный сон,
Он думал о своем, но когда принц нашел спящую Аврору и разбудил Сару поцелуем, Габриель был вновь сильно возбужден.
«Если бы только в реальной жизни все кончалось так счастливо, как в волшебной сказке», — раздраженно думал Габриель. Если бы поцелуй любви мог воскресить его к жизни, которую он потерял.
С трудом понимая, что делает, он покинул театр. Мысли его потекли назад, в прошлое… Он родился в маленькой деревушке в окрестностях Валь-Лунги, в Италии. Мать его, давшая жизнь десятерым, преждевременно постарела. Отец тоже износился вконец, обеспечивая такую большую семью.
Габриель, звавшийся тогда Джованни Онибене, был старшим. Он ненавидел бедность, в которой они жили, и тесный дом, ненавидел долгие часы работы в поле и постоянную борьбу за выживание. Он мечтал о другой, лучшей жизни и готов был делать все, что угодно, лишь бы выбиться в люди.
Ему было шестнадцать, когда он согласился укротить строптивого жеребца для одного местного богача. И хотя ему пришлось не сладко, пока дородный седовласый хозяин преспокойно наблюдал за его работой, тому понравилось, как Джованни справился с жеребцом, и он предложил ему работу в своей конюшне. Так юноше представилась неплохая возможность поработать на Сальваторе Муссо, у которого в Валь-Лунге была роскошная вилла.
Джованни с готовностью принял это предложение и с легким сердцем попрощался с родителями, обещая присылать деньги и навещать их.
Шесть месяцев он без устали трудился, заслужив уважение Муссо и дружбу его сына Джузеппе. Когда пришла весточка, что его родители больны, он немедленно помчался к ним, но было поздно. Страшная лихорадка прошлась по деревне. Он видел, как одни за другим умирали его родные. Сначала мать, затем сестры, братья и под конец отец.
Только когда умерли все его близкие, он понял, как любил их. Он так терзал себя, будто их смерть была его виной.
По просьбе сельского священника родители Джузеппе приняли Джованни в свой дом. Первое время он держался замкнуто, но шло время, и он понял, что существует другой мир — мир богатых, где люди никогда не голодают, где работу делают слуги, а их хозяева думают лишь о развлечениях.